ИСТОРИЯ  СОЗНАНИЯ.

Абрис и проблемы.

 

 

 

Предисловие.

Если вас спросить, трудятся ли бобры, когда строят плотины и хатки, то я думаю, скорее всего, вы согласитесь со мной, что трудятся в поте лица своего. Но если вам задать вопрос, можно ли их достаточно осмысленную затрату усилий назвать трудом, то, вспомнив чему вас учили в школе и на общественных предметах в вузе, ответите – конечно нет. И добавите, что трудом можно назвать только сознательную деятельность, а у бобров сознания нет. Но при этом будете продолжать считать, что их действия не могут быть названы бессмысленными ни при оценке результата их деятельности, ни при оценке процесса его достижения. Приходится признать, что бобры в какой-то мере понимают, что они делают, так же как и кошка, которая понимает, в какой момент можно украдкой полакомиться хозяйскими припасами, а в какой не стоит. Более того, риторически прозвучит вопрос, понимает ли шимпанзе разглядывающая себя в зеркале, на чью голову она натягивает шляпу.

Из всего сказанного следует однозначный вывод: животные в меру своих возможностей очень ограничено по сравнению с людьми всё же понимают, что они делают. Но в отличие от человека у них нет сознания. Они не читают и не пишут книг, не ходят в школу, не заседают в парламенте. Хотя этим не занимаются и некоторые народности, про которых считают, что они находятся на ранней стадии развития или задержались в своём развитии. Но при этом они люди, и сознание у них есть. В общем, для перечисленных и многих других проблем выясняется, что надо сначала разобраться с тем, что собственно такое это сознание.

Если под мышлением понимать способность решать задачи, в первую очередь приспособительные или как-то с ними связанные, то, как будет показано в работе, сознание –  это тоже способность решать задачи, но специфическая, собственно человеческая, если иметь в виду, что нам известно о наших земных условиях существования. Это способность решать задачи с помощью интериоризированных, то есть погружённых, усвоенных нашим мышлением, сигналов, регулирующих коллективную деятельность по отношению к действительности.

Из такого понимания сознания следует, что развитие сознания связано с уровнем развития речи, что отнюдь не новость для современного понимания этой проблемы. Но по очень многим причинам их взаимосвязь и взаиморазвитие в исторической ретроспективе в связи и с иными продуктами культуры людей ускользало от внимания исследователей. Фрагментарные исследования, конечно, проводились, но целостная картина эволюции создана не была. А без теоретической модели процесса решение частных задач отдаётся на откуп не только не выдерживающим серьёзной критики концепциям, но и просто досужим домыслам. Особенность человеческого мышления такова, что лучше не иметь никаких знаний, чем заведомо неверные, но лучше иметь на вооружении концепцию, про которую нельзя сказать, что она заведомо плоха, чем не иметь никаких.

Из огромного множества представлений о природе и происхождении сознания следует выделить концепции о сверхъестественной его сути. Как я уже отмечал в предисловии к почти тезисному изложению своих взглядов в работе «Набросок истории сознания», Москва, «Метафора», 1993 г., представители этих подходов, если хотят быть сколько-нибудь последовательными, должны перестать принимать участие в обсуждении этого вопроса. Тем более, если это тайна. Ничуть не лучше представление об инопланетном происхождении человеческого сознания. Вместо объяснения вам предлагают перенестись в принципиально и заведомо недосягаемую область неизвестно куда и когда, оставляя без внимания вопрос, а там-то сознание как возникло. В то время как существует корпус вполне разумных свидетельств и объяснений, позволяющих продемонстрировать автохтонное и естественное происхождение людей, их специфической культуры и особенностей их мышления.                

Проблема истории сознания достаточно поздняя. Впервые она появляется только у Иммануила Канта, посвятившего ей последние три страницы «Критики чистого разума» /5,693-694/, где он сопоставляет развитие философских подходов с этапами взросления человека. При этом «разум» типа человеческого противопоставляется тому, что мы могли бы назвать психикой животного. Эта постановка проблемы породила ее дальнейшее развитие сначала в немецкой классической философии, вершиной которой явилась спекулятивная конструкция Гегеля, заложенная в «Феноменологии духа». Затем она получает иное развитие в позитивизме у Огюста Конта и в марксизме. Интерес к этой проблеме порождает вопрос о промежуточном звене развития между человеком и животными у Чарльза Дарвина, а затем в палеоантропологии, археологии и палеоархеологии. С начала 19-го века, частично благодаря интересу, который проявили к древним культурам йенские романтики, начинается дешифровка клинописи, а затем и древнеегипетской иероглифики, на которые раньше просто не обращали внимание.

Работы Огюста Конта в свою очередь порождают веер научных школ, центром исследования которых становятся древние формы мышления и культуры человечества. На новый уровень поднимается вопрос о происхождении, развитии и древних формах языка в языкознании. Сходные проблемы возникают во всех отраслях истории культуры и истории в целом. Возникает интерес к этнографии племён, находящихся на ранней стадии развития. В новейшее время интерес к феномену сознания и его происхождению и развитию усиливается из-за теоретического тупика, в котором мы оказались, развивая объясняющие модели действительности, без чего невозможно совершенствование, как социума, так и обеспечивающей его техногенной инфраструктуры. Да и существование отдельного человека в современной среде требует адекватного органичного самоосмысления, без чего выживание и самореализация приводят к дополнительным внутренним конфликтам.

Вся история возникновения и развития людей из предшествующей стадии делится на антропогенез, в котором и происходило превращение в людей зооморфных его предшественников, и собственно эволюцию вида Homo sapiens. В свою очередь эволюция людей также делится на период развития доцивилизованного человечества и период развития человечества связанный с существованием цивилизации, хотя и сейчас некоторые этносы продолжают существовать на ранней стадии развития в связи с особенностями своего генезиса. Каждый из названных периодов имеет свои внутренние этапы, и переход на новую стадию развития происходит по своим причинам. Но общей причиной, приведшей к антропогенезу и дальнейшему развитию человечества, была и остаётся внутригрупповая борьба, происходящая сейчас на фоне всё более и более осознаваемой необходимости взаимного сосуществования, без которого не сможет выжить ни человечество, ни отдельный человек.

Филогенетически, как это показывают историко-культурные данные, а по отношению к антропогенезу и антрополого-анатомически, люди проходили определённые стадии развития. И на каждой из этих стадий люди были ограничены в своих возможностях и, в том числе, и способности решать насущные задачи. Поэтому можно с достаточной степенью уверенности говорить не просто о сознании людей, как специфически человеческой способности решать задачи, но и об определённых стадиях развития сознания, об определённых уровнях его развития, об уровнях осмысления и понимания и об определённых уровнях решаемых задач. В рамках исследования онтогенеза это было продемонстрировано в известных исследованиях Пиаже. Но критерий способности решать приспособительные задачи определённого уровня сложности, если такую классификацию удастся создать, а именно такая попытка в этой работе будет предпринята, может быть применён и по отношению к взрослому человеку. По крайней мере, в отношении народностей, находящихся на ранней стадии развития это более очевидно.

Но и мы сами и окружающие нас цивилизованные современники также ограничены в своей способности решения задач, как приспособительных в целом, так и в различных сферах нашей деятельности, и при этом лишь частично из-за отсутствия эрудиции в каждой из конкретных областей. Не надо только смешивать, с одной стороны, саму способность найти приспособительное решение, на это способны и животные, благодаря чему они и живы. И, с другой стороны, средства и способ, каким это решение будет найдено. Уже питекантропы пользовались ржавчиной и огнём. Но даже люди до эпохи цивилизации не способны были открыть способ выплавления железа, довольствуясь орудиями из дерева и камня. А осмысление процесса восстановления железа из окислов произошло ещё позже. И таких примеров можно найти множество.

Таким образом, кроме всего прочего именно эвристика, особенный способ, которым совершается творческое открытие, во многом определяет характер предельных приспособительных достижений людей. Часть действий людей на основе того, чем они владеют, оставляет историко-культурные следы. Частично особенности этих действий можно восстановить только по косвенным признакам гипотетически. Впрочем, и прямые следы жизнедеятельности также требуют интерпретации, которая зависит от исповедуемых исследователем взглядов и от предельного уровня эвристики, на который он только способен. Во всяком случае, именно максимальный способ, которым совершаются творческие открытия, характеризует особенности этапов развития человечества, и история творческого решения задач является в то же время историей сознания людей. А так как сознание определяет особенности собственно человеческой деятельности, то именно история развития сознания определяет особенности истории человечества, а не экономические отношения. Экономические отношения самостоятельно без осмысленного их преобразования ни к какой эволюции привести не могут. Экономика в её особенностях, так же как и организация общества и всё остальное, что составляет особенности существования человека, является не причиной, а следствием особенностей приспособительных решений людей.

Всё сказанное было бы легко принять, если бы, по крайней мере, не одна серьёзная для многих окружающих помеха. Это во многих случаях не замечаемое исповедующими, но признаваемое многими предположение о существовании неявного знания, знания трудно выявляемого, чаще всего аморфно представляемого, что даёт возможность для неоправданных манипуляций при рассуждении и в полемике. Знания неизвестно где существующего, что также не украшает носителей подобных представлений, то внедряемого в какое-нибудь специальное «умное место» за пределами мира, в самом мире, будьте добры, объясните, пожалуйста, где, или в голову бога. Или это знание представители подобных взглядов предполагают существовавшим в не существовавшей культуре, или в не существовавшей или не в таком виде существовавшей практике реальных культур.

Такой тип представлений можно назвать представлением о предсуществовании знания. У этого представления есть своя история возникновения. Оно тоже было изобретено в своё время по причинам в то время приспособительной значимости, но в наше время ведёт чаще всего к прямо противоположному результату. Это представление подкрепляется тем, что оно является неотъемлемой составной частью всех современных конфессиональных идеологий. В обыденной жизни оно связано с представлением о существовании людей, носителей какого-то особого высшего знания не важно жрецы они, академики или просто сильные мира сего. Действительно есть многое, чего мы не знаем, и есть специалисты, владеющие своими профессиональными знаниями, которые по каким-либо причинам недоступны нам. Действительно мы застаём определённый уровень предсуществующего нашему рождению знания, накопленного к моменту нашего рождения. Знания  продолжающего развиваться людьми и пока мы взрослеем и осваиваем его, и в период, когда, уже повзрослев, частично освоились с этим знанием и даже, может быть, развиваем его сами. Но из этого не следует, что знание существует извечно, абсолютно, возникло без нас само по себе и самостоятельно размножается естественным вегетативным, половым или каким-либо иным путём.

Допущение возможности предсуществования знания активно поработало и в становлении современного естествознания и в физике, и в биологии, и в других его областях. В математике с этой идеей связаны так называемые теоремы существования, подвергнутые резкой критике интуиционистами, а затем и нашими отечественными наследниками их – конструктивистами. Полемическая борьба вокруг этих теорем показывает, что отказ от идеи предсуществования знания отнюдь не безболезненный процесс. Это становится ещё очевидней при рассмотрении проблем осмысления природы математического и логического знания.

От представления о предсуществовании знания зависит также изложенная Фомой Аквинским концепция абстрактного знания и выросшая из неё концепция получения подобного знания путём непромысляемого процесса абстрагирования, вошедшая в плоть и кровь европейского философствования, в том числе и в марксистскую гносеологию. От Фомы Аквинского мы унаследовали также зависящую от концепций предсуществования знания и абстрагирования концепцию отвлечённо-системных отношений в действительности, от которой, по-видимому, пользы было меньше, чем вреда, да и наличие этой пользы в целом сомнительно.

В гуманитарной области с представлением о предсуществовании связана идущая от Филона Александрийского практика интерпретации при отсутствии каких-либо сколько-нибудь строгих критериев контроля, в каких случаях мы должны рассматривать интерпретируемые феномены буквально, а в каких метафорически, как символы иной реальности. Попытка автора этой работы продемонстрировать лишённую этих недостатков герменевтику, использованную, кстати, при создании концепции истории сознания, натолкнулась на непреодолимые трудности и не опубликована с 1981 года. Хотя копии машинописи исчезают бесследно и к автору не возвращаются.

Многих настораживает сама проблема осмысления такого эфемерного феномена, как сознание, и, более того, что у этого эфемерного феномена есть такое эфемерное свойство, как история. На «нет», как известно, и суда нет. Правда, зачем сознание, а тем более его историю опредмечивать? Не являются предметами очень многие существенные для нас стороны действительности, в том числе и смысл слов. Оппоненту можно возразить тем, что и в его возражениях смысла нет.

Многих пугает глубокая древность событий, в каких-то местах многочисленность, или наоборот малочисленность свидетельств, спорность гипотез, существование альтернативных интерпретаций. А также запрет на создание теорий происхождения языка, принятый в некоторых научных сообществах из-за невразумительности существовавших. Теоретическая концепция должна быть открыта для критики. Но надо при этом помнить, что отдельное суждение может быть истинным или ложным только в рамках концепции, а не само по себе. Принятие или отказ от концепции, в конечном счёте, связан с её приспособительным характером, насколько в массовом масштабе она обеспечит возможность выжить тем, кто примет её установки или окажется в сфере влияния принявшего её сообщества.

Люди не могут жить не осмысляя. Парадокс заключается в том, что мир не имеет смысла. С этим можно соглашаться или не соглашаться, но такое понимание, в конце концов, пробивает себе дорогу в продуктивных приспособительных решениях. Смысл – это только способ нашей ориентировки в мире, и наше осмысление должно быть адекватным реальности, а это может подтвердить только приспособительная практика.

Автора радовало, когда те, кто читал его предыдущие работы или черновой вариант этой, спрашивали, а что собственно он сделал, ведь всё и так очевидно. Но чаще взгляды, излагаемые в работе, для многих оказались непривычными настолько, что работу приходилось перечитывать, что тоже радовало. Автор пользуется случаем поблагодарить всех нашедших время и силы познакомиться с работой и сделать замечания, позволившие улучшить её.

В работе используется распространённая сейчас система отсылок: первая цифра в скобках обозначает номер работы в списке литературы, а вторая - через запятую – номер страницы в этой работе; точка с запятой отделяет различные работы. Если кому-то список литературы покажется мал, то почти в каждой из использованных работ есть своя библиография, на полномасштабное освоение которой одной жизни, скорее всего не хватит. Выделенные полужирным шрифтом заголовки существенны, соответствуют этапам истории сознания и соотносимы со сводной таблицей. Внутренние заголовки, выделенные курсивом, сделаны только для того, чтобы сделать текст удобочитаемым. Их содержание рассчитано на то, чтобы если не помочь, то хотя бы не помешать осмысленному чтению основного текста, на что автор и надеется.

29. 12. 98.