Антропогенез.

 

 

Протосознание. Культура Homo neandertalitas. Мустье.

 

 

То, что неандертальцы являются биологическим промежуточным звеном между архантропами и человеком современного вида, в целом устоялось в антропологии. Что не значит, что эту точку зрения не подвергают постоянно критике. За то, что неандертальцы занимают именно эту нишу, говорит и примерное время их существования, заполняющее собой промежуток между временем существования архантропов и человека. И антрополого-анатомические данные, относящие вид Homo neandertalitas по важнейшим анатомическим признакам к виду предшественников человека и достаточно хорошо вписывающиеся в возможный путь анатомической эволюции архантропов в сторону человека. И культура неандертальцев в целом поддаётся интерпретации как промежуточное звено между культурой архантропов и человека. Других претендентов, кроме необнаруженных сколько-нибудь достоверно инопланетян, которые могли бы оказаться на нашей планете в космических кораблях или иным способом с каменным инвентарём ранней стадии развития человечества, на эту нишу пока нет.

Но если даже оставить в покое концепции инопланетного или божественного происхождения человеческого разума, с позиции которых с первого взгляда вполне разумно рассуждающие в целом оппоненты проводят публичные выступления и даже иногда дают интервью журналистам, то сомнение о месте неандертальцев высказываются и по другим направлениям. В первую очередь подвергается критике предположительное время существования неандертальцев. Для этой критики имеются определённые основания. Оспаривается, правда, не то, что неандертальцы занимают по времени своего существования указанную нишу. К счастью здесь всё в порядке, и этого, в общем-то, для обоснования места неандертальцев в антропогенезе, достаточно. Но сколько-нибудь точно время их появления в отличие от примерного времени исчезновения определить известными методами абсолютных датировок нельзя.

Специалисты ориентировочно называют время жизни неандертальцев от периода около 100-80 тысяч лет тому назад вплоть до появления человека современного вида, который по различным предположениям появился около 40-35 тысяч лет тому назад. Начальная цифра определялась всегда и до появления новых методов по косвенным данным геологического характера, по данным палеобиологии, которые сопутствуют находкам останков неандертальцев и древнейших людей и продуктов их деятельности. Данные же геологии, палеоботаники и палеозоологии рассчитываются из представлений о примерном времени, необходимом для осуществления соответствующих процессов при сопоставлении огромного имеющегося и много раз подвергнутого критике материала. Ранее упоминавшиеся данные, которые я приводил в предыдущем изданном варианте работы (10,36-37), о находках датируемых 300-250 тысячами лет тому назад подверглись жёсткой критике и отвергнуты археологами как недостоверные, а заодно поставлены под сомнение данные о находках, датируемых 150 тысяч лет тому назад. С остальными данными пока что всё в порядке и изменение в отношении основной массы добросовестно проведённых исследований к огорчению оппонентов не предвидится.

Что касается антрополого-анатомических данных, то нам неизвестны другие претенденты на заполнение места между архантропами и человеком. Некоторые вопросы возникают в связи с тем, что мозг неандертальцев превышал по размеру мозг человека, но, тем не менее, неандерталец был вытеснен своим потомком. Это действительно представляет проблему, которую придётся решать. Но в целом, как показывают исследования, способность справляться с приспособительными задачами непосредственно от размеров мозга не зависит.

Куда более важной, если даже не отрываться от количественных характеристик, является соотношение массы мозга к массе тела, управлять которым и решать приспособительные задачи ради которого, приходится. У крупных млекопитающих крупный мозг, причём у самок соотношение массы мозга по отношению к массе тела лучше, чем у самцов. И большинство приспособительных задач, как показывают эксперименты, решают молодые самки. И именно у самок шимпанзе наблюдались максимальные успехи в усвоении языковых жестов глухонемых и коммуникации с использованием символических фигур, приклеиваемых к магнитным доскам. То же самое вам могут подтвердить и дрессировщики, по опыту знающие, что с самками легче работать и добиваться успеха.

Но по настоящему для осмысления этого вопроса важнее понимание не размера, а понимание организации работы мозга, что несопоставимо труднее. Тем более что нужно понимать не просто, что с чем и как связано, а как это работает при решении приспособительных задач. А для этого нужно понимать не только морфологические связи различных отделов мозга, так как вне взаимосвязи с приобретённым опытом сами по себе они мало что объясняют. Вопрос в любом случае упирается не в то, каков размер мозга, а как используется то, что досталось. И, как кажется, этот вопрос можно адресовать и к каждому современному человеку в отдельности.

Оспаривается также существование переходных черепов от неандертальца к человеку. Уследить за литературой, обсуждающей этот вопрос невозможно. Но даже если бы эта информация была недостоверна, при ничтожном шансе обнаружить хоть какие-то следы активности предшественников человека и самого человека на несопоставимо больших по площади пространствах планеты, тем более что следы этой деятельности большей частью оказываются погребёнными под непроницаемой для непосредственного наблюдения толщей наносов, вся совокупность имеющихся материалов свидетельствует о связи археологических находок, относящихся к неандертальцам и периоду существования людей. Поставьте себя в положение судьи, которому необходимо определить по косвенным данным, кто совершал деяния и вынести решения. Вы что, сбросите с себя мантию и уйдёте, так и не приняв никакого решения? Тогда не подходите к этому виду деятельности вообще, а займитесь какой-нибудь другой работой, если не понимаете особенностей этой.

Почему-то неандертальцы в последние десятилетия оказались как раз тем редутом, за обрушение которого идёт наиболее упорная война противников антропогенеза и эволюционной концепции вообще. Чего стоит хотя бы постоянное муссирование вопроса, могли ли неандертальцы скрещиваться с человеком и давать полноценное потомство. Почти каждый год я обнаруживаю в средствах массовой информации сообщения прямо противоположного характера всякий раз со ссылкой на генетические исследования, проведённые в каком-нибудь научном центре. Добраться до первоисточника информации, естественно, невозможно. Правда, в последнее время вопрос этот ставят больше не в отношении возможности связи человека по происхождению с неандертальцами, а с проблемой быстрой смены неандертальцев людьми после их появления. Ассимилировали люди неандертальцев благодаря доминантности их генофонда или уничтожили? Последний вариант очень не нравится поклонникам абстрактно-гуманистических установок, представляющих нравственность чем-то трансцендентальным или врождённым.

Что касается возможности интерпретации наследия культуры неандертальцев, то, как и любая интерпретация, это всегда очень непростая проблема, зависящая и от качества интерпретируемого материала и от подхода к интерпретации. Во всяком случае, имеющийся эмпирический материал не противоречит предположению о промежуточном характере положения неандертальцев между архантропами и людьми. Но чтобы в этом убедиться, необходимо сначала хоть как-то с этими данными быть знакомым. Поэтому к краткому изложению этих материалов мы и перейдём.

 

Попробуем сначала просто перечислить те новые особенности культуры, которые мы встречаем в местах существования и жизнедеятельности неандертальцев. Наиболее обозримым, что составляет наибольшее количество предметов в коллекциях находок, является каменный инвентарь. И здесь по сравнению с подобным инвентарём архантропов произошли обнаруженные исследователями изменения. В целом, конечно, как и обычно основную массу орудий неандертальцев составляют отщепы, отколотые по случаю, а затем отобранные, исходя из необходимости, осколки камня нужной формы, иногда отретушированные дополнительными ударами для достижения остроты кромки или придания необходимых очертаний.

Но появляются и отличающиеся от рубила и кливера орудия, поддающиеся стандартизации по их функциям, способу обработки и виду. Причём эти орудия могут отличаться при той же функции как размерами, вызванными возможно необходимостью именно в таком орудии или величиной обработанной заготовки, так и манерой исполнения. Ф. Борд выделяет не менее четырёх различных манер исполнения орудий (1,124), сосуществующих на тех же территориях Западной Европы и даже встречающихся на тех же стоянках. Что касается вариантов различных орудий, то по данным того же автора насчитывается свыше 60 различных типов изделий, которые можно сгруппировать по функции по нескольким группам. Это различные разновидности остроконечников, скрёбел, рубильцев, выемчатых и зубчатых орудий, скребки, резцы, проколки и иной инвентарь, включая «ножи со спинкой», то есть с затупленным противоположным лезвию краем и без ручки, и топорики (1,108-111).

Для осмысления функций тех или иных орудий использовалось изучение их форм, способа обработки, характера рабочего лезвия и особенностей его сработанности. Для этого привлекались трассологические исследования во всём объёме, используемом в криминалистике, данные сравнительной этнографии об изготовлении и использовании орудий, а также эксперименты по изготовлению и использованию сходных орудий с привлечением предполагаемого для этого инвентаря (1,111-113). Во всяком случае, вид орудий достаточно выразителен, и понять их приблизительную функцию можно.

 Все эти орудия в основном использовались для многообразных операций по изготовлению самих орудий из различных материалов и при разделке туш, что подтверждает и анализ особенностей разделки туш животных по следам этой разделки на костях. Таких, как снятие шкуры, расчленение туши, отделение мяса от костей и раскалывание костей для добывания костного мозга. При этом тушу именно разрезали, разделывали, а не рубили (1,118). Территориально выделенные места стойбища, где происходили некоторые процессы разделки туши, встречаются уже у архантропов, раскалывавших кости в другом месте (1,79). У неандертальцев таких технологических зон больше. У них же охота за некоторыми животными проводилась, возможно, только для добывания меховых шкур. Во всяком случае, на стойбище, судя по костным останкам, туша этих животных не приносилась (1,119).

Процесс изготовления каменных орудий также приобретает новые черты. Если и техника леваллуа, как считают сейчас некоторые археологи, всё-таки принадлежит неандертальской культуре, то можно сказать, что именно неандертальцы начали подготавливать камень для изготовления орудия, предварительно обивая его для придания необходимой формы. А затем уже при необходимости откалывая от заготовки-нуклеуса более тонкие, чем каменный массив, пластины, из которых и изготавливалось орудие. Такая техника, кроме всего прочего, требует и более точного удара под прямым углом к поверхности по специально подготовленной для этого обивкой площадке, что предполагает опыт осмысления свойств камня на излом. Такие, сделанные впрок заготовки переносились с собой, и использовались по мере необходимости.

Но в чём археологи не сомневаются, техника дисковидных нуклеусов принадлежит именно неандертальцам. Специальным образом обитый исходный кусок кремня, скорее близкий по форме к диску, затем поворачивали в руке, нанося по нему несильные удары недалеко от плоского края заготовки, а затем после нескольких полных оборотов наносили сильный удар, откалывающий от заготовки пластинку по возникшим от предварительных ударов микротрещинам. Такая пластинка оказывалась тоньше, чем при откалывании пластин техникой леваллуа, процесс откалывания был менее трудоёмким и быстрым, и изготовить необходимое орудие из такой пластинки было проще, да и само орудие было несколько качественнее.

По крайней мере, к позднему периоду существования неандертальцев относится и прогрессивная, распространённая позже у человека техника откалывания длинных плоских тонких пластин от призматического нуклеуса-заготовки. В этом случае использовался костяной или изготовленный из рога отжимник, а уже непосредственно по нему, приставленному к краю нуклеуса, ударяли с противоположной стороны отбойником или деревянной колотушкой (1,156).

Существуют орудия и из других материалов. В принципе и хабилисы, судя по трассологическому анализу, использовали длинные кости, как ударное оружие. Вполне возможно использование и расколотых костей для каких-нибудь целей как хабилисами, так и архантропами. Архантропы ещё и окрашивают их иногда для специальных целей охрой. У неандертальцев обнаруживают грубые заточенные, подшлифованные обломки костей животных, превращённые в примитивные острия, шилья, наконечники, лопаточки. На одной из раскопок обнаружен костяной 70 сантиметровый обломок тщательно заострённого костяного оружия и дубинка из оленьего рога, напоминающая по форме кирку (1,113). На некоторых костях нанесены не имеющие утилитарного смысла нарезки и просверленные углубления. Высверленные, не имеющие практического смысла, пары неглубоких углублений найдены и на оторвавшемся с потолка камне[1].

Именно с неандертальцем связывается появление броскового копья с утяжелённой передней частью (1,114). Заострённая часть обжигалась на огне, или кремнёвые или иные наконечники копий и секир привязывались, по-видимому, к специально подготовленным древкам и засмаливались. Найдены кости с застрявшими там осколками кремня, по-видимому, от наконечников копий. Есть находка кости с заросшим в кости, видимо после ранения, осколком кремня (1,116). Для переноски воды в расположенное не непосредственно у реки стойбище, как предполагают, использовались кожаные бурдюки или, что вероятней, черепа (1,114). Найденные иглы говорят об умении сшивать. Предполагается по косвенным признакам, что меховая одежда неандертальцев напоминала штаны. Вместо нитей, скорее всего, использовались сухожилия. Закреплялось сшитое место возможно многократным прошиванием или смолой. По некоторым данным можно предположить о срезании с костей сухожилий и вырезанию из кож ремней (1,119).

Возможно существование оплетённых кожей кистеней и специального оружия для опутывания ног бегущей добычи – бола – представляющего собой длинный кожаный ремень с оплетёнными на конце каменными шарами. Иногда на стоянках их обнаруживают лежащими по три вместе в положении, в котором они должны привязываться к ремню. Иногда такие шары изготовлены из глины. Учитывая, что в пещерах на стенах найдены ореолы из присохших глиняных комьев вокруг возможно находившегося там макета-мишени из шкуры и головы зверя, глиняные шары служили по всему для тренировок в метании[2]. Найдены также зернотёрки и песты, сделанные из галек песчаника (1,116-119).

Многообразны поселения неандертальцев. Часть из них, как и раньше устраивается на берегах рек, но часто заселяются навесы под скалами, гроты, передняя часть пещер. Отчётливо вырисовываются поселения разных типов: мастерские, стоянки-мастерские, места кратковременных остановок охотников, охотничьи лагеря, долговременные охотничьи поселения. Мастерские подразделяются на те, где происходило первичное раскалывание камня, и изготовлялись нуклеусы и отщепы, и на те, где производились орудия. В мастерских, располагающихся обычно у выходов камня, много осколков, но мало костей животных. На кратковременных остановках мало культурных останков, как правило, нет очагов. На долговременных поселениях, часто заселённых весь год, много культурных останков и выраженные очаги. На некоторых стоянках, это характерно для стоянок на территории современной Франции, для защиты от ветра, как и в период жизни архантропов, выстраивалась стенка из камней. И так же, как и в период существования архантропов, пол иногда вымощен плиткой из галек и известняка (1,120).

Существовали долговременные, позволяющие зимовать жилища и на равнине. Эти жилища были примитивнее позднепалеолитических жилищ людей с более стабильной техникой постройки, с разграниченными типами жилья и более отчётливой планировкой. В жилищах неандертальцев обнаруживается несколько достаточно беспорядочно расположенных кострищ и различные ямы и ямки, некоторые для хранения пищи и различных предметов, а некоторые для оснований жердей и столбов, поддерживающих кровлю (1,121-123). Наряду со смешением различных стилистически отличающихся орудий на одном стойбище встречаются стойбища с особым стилистическим характером найденных там орудий (1,128). Анализ костных останков на стойбищах и местах убийства зверя демонстрирует, что лучшие части добычи приносились на стойбище (1,136;1,152;1,164). Отсутствие следов скобления на некоторых костях заставляет предполагать, что эти куски были прожарены на углях, но это является скорее исключением из способа питания неандертальцев (1,118). Иногда в костных пищевых останках обнаруживаются и употреблявшиеся в пищу вплоть до раздробления кости представителей своего вида. Наличие каннибализма у всех разновидностей вида Homo можно считать доказанным (1,119-120;1,166-167).

 

Отдельную проблему составляют захоронения неандертальцев. Возможно, эти данные уже устарели, но ко времени моего знакомства с этой информацией было найдено около 40 захоронений. Особенностью неандертальских захоронений представителей своего вида является их несистематичность в отличие от систематических захоронений, связанных с появлением людей. Все подобные захоронения обнаружены прямо на территории обитания групп, в отличие от захоронений людей, всегда вынесенных за пределы этой территории. Углубления для покойника, он всегда один, небольшие, нечётко очерченные, но специально для этого вырытые или выдолбленные по форме и размеру тела, которое лежит в нём в позе спящего на боку со слегка подогнутыми коленями. Сверху всё прикрыто землёй и камнями, благодаря чему тела не растасканы хищниками. В гроте Тешик-Таш захоронение обложено несколькими парами крупных рогов сибирского горного козла, служившего основной пищей обитавшей там группы. Скорченные скелеты, с коленями, подогнутыми к подбородку, появляющиеся в захоронениях людей, отсутствуют. Нет окрашивания тела и углубления охрой столь свойственных погребениям людей (1,154;1,214).

Насколько мне известно, сомнений в наличии вложений больше нет. Раньше такие сомнения в наличии в погребении кремнёвых орудий, необработанных камнем костей животных или кусков охры были связаны с предположением о попадании их в захоронение из культурного слоя. Ещё одной особенностью захоронений является то, что существуют захоронения животных или их частей. Причём захоронения животных могут быть даже более организованно устроены в виде примитивного ритуального комплекса. Все эти виды захоронений обладают ещё одним свойством, они, как правило, имеют выраженную ориентацию тела или его частей. Эта ориентация может быть связана с особенностями места захоронения. Например, головой или глазами, если это только голова, к входу в пещеру, телом вдоль реки или по направлению к значимому положению солнца на восходе или закате, или в парных захоронениях голов зверей они могут быть направлены глазами друг к другу[3].

Также отдельную проблему представляют неандертальские культовые комплексы. Хотя понимать их как культовые комплексы нужно с некоторой поправкой на степень развития мышления неандертальцев. К таким комплексам относятся уже упоминавшиеся ориентированные захоронения животных и их частей, сооружённые в глубине пещер иногда высоко в заснеженных в период существования неандертальцев горах. Туда без современной альпинистской техники, которой у неандертальцев не было, непросто забраться. При этом место захоронения иногда прикрыто каменной плитой до тонны весом и аккуратно по кругу обложено камнями. Более подробно с фотографией местности расположения одной из таких пещер можно познакомиться по той же упоминавшейся работе А. Д. Столяра. Как и с некоторыми дальнейшими материалами.

Ещё один вид подобных комплексов представляют расположенные также глубоко в пещерах тренировочные полигоны, которые использовались, видимо, для отработки навыка метания по обтянутому шкурой с головой макету зверя. Действия происходили, видимо с подростками, если судить по размерам оставшихся следов, при освещении факелами. Возможно, эти групповые занятия преследовали ещё какие-то цели, так как тренироваться в метании глиняных шаров, иногда обнаруживаемых и на иных стойбищах, можно и на природе и днём. В пещерах также находят высоко на стенах и на потолке царапины и высверленные углубления такие же, как и на некоторых костях. Иногда такие нарезки располагаются на стенах с более низко расположенными следами когтей, царапавшего ту же стену пещерного медведя.

 

Антрополого-анатомические данные (1,105-108) по различным регионам распространения неандертальцев в Африке, Европе, Азии и на Яве показывают большое разнообразие групп неандертальцев, в литературе называемых часто палеоантропами. Отмечается, что этот тип был неоднородным, эволюционирующим. Но это же можно сказать и о находках архантропов, различающихся по времени существования и по месту обитания. Отдельные особи неандертальцев отличаются смешением более прогрессивных, приближающихся к внешности человека признаков, и более архаичных. Не все различия между неандертальцами имеют стадиальный характер, некоторые связаны, по-видимому, с процессами расообразования, не имеющими отношения к становлению особенностей собственно человеческого сознания, а являющимися эпифеноменами биологического приспособления у различных долго не скрещивавшихся групп.

Антропологи пытались провести классификацию тех или иных типов черт у особей неандертальских групп. Высказывались предположения, что так называемые европейские «классические неандертальцы» группы Шапель с массивным скелетом и особо крупным головным мозгом, является тупиковой, не давшей развития в сторону человека. Другие антропологи с этим не соглашаются. Вполне возможно, что этот тип существ был просто вытеснен появившимся по линии развития других палеоантропов человеком, который и занял эту экологическую нишу. В Европе такую линию развития могли дать палеоантропы группы Эрингсдорф или вид неандертальцев, найденных в Староселье в Крыму (1,144-145). Многие авторы предполагают, что эта линия проходит через тип палестинских находок, останки которых найдены в пещерах горы Кармел. Возможны и иные варианты этого процесса. В любом случае, вопрос как о тупиковой был поставлен специалистами в отношении лишь одной ветви неандертальцев. Приходится об этом говорить особо, так как феномен испорченного телефона воспроизводит это утверждение обобщённо, и в этом виде вы можете столкнуться с ним и в дискуссии и в СМИ, как неоднократно со ссылками на авторитетные источники сталкивался с этим я.

При описании черепа неандертальцев, как правило, указывают на крупный лицевой отдел и в отличие от черепа человека на надглазничный валик и отсутствие подбородка. Объём мозга у отдельных особей колебался от 900 до 1800 см³, при средней величине 1350 см³. Верхняя цифра, характерная для некоторых «классических неандертальцев», превосходит средний объём мозга человека равный 1450 см³. Особенное развитие, по мнению специалистов, получают по сравнению с архантропами те области мозга, которые отвечают за сложные формы пространственной координации в трудовых актах и за устную речь, а также за контроль этих процессов (1,105). Хотелось бы, конечно, подробностей, и, надеюсь, что написанное мной, эти подробности в хорошем смысле спровоцирует. В принципе сходные выводы можно частично сделать и просто из анализа деятельности неандертальцев. Но даже там, где это возможно, подкрепление данными анализа структуры мозга также немалое подспорье.

Исследователи также отмечают, что при трансформации палеоантропов в человека произошло постепенное уменьшение роста участков коры головного мозга, связанных с наглядными представлениями о мире, и усиление переднелобных отделов, связанных с формированием тонко координированных движений (1,106), программированием сложных форм деятельности и контролем над ними (19, 273). Как уже отмечалось, гортань неандертальцев более развита и более пригодна для артикуляции, чем гортань архантропов, но недостаточно развита по сравнению с гортанью человека и, скорее всего, неспособна к полноценной артикуляции фонем (6,138;14,450).

 

И вот теперь, если мы согласны с предположением о месте палеоантропов в процессе антропогенеза, нам необходимо попытаться осмыслить весь этот многообразный материал, чтобы попробовать понять, что происходило с нашими предшественниками, почти уже людьми, населявшими в своё время нашу планету. Это крайне необходимо, на мой взгляд, для понимания того, что творили и творим мы и что происходит с нами сейчас.

В первую очередь попробуем посмотреть, какие изменения могли произойти в комплексе использования речи, тем более что развитие речи связано во многом, по-видимому, с тем, что развивает способы собственно человеческих приёмов решения задач, которые мы и называем сознанием. По всему, и по возможностям развития гортани, а иначе, зачем было естественному отбору смещаться в этом направлении, и по коре головного мозга, с увеличившимися возможностями контроля более развитой речи, можно с достаточным основанием это развитие речи предположить. Но вот какие именно процессы могли произойти в развитии речи?

Наверное, проще всего и с достаточной степенью уверенности можно допустить количественное увеличение специфических сигналов на выдохе. Развитие этого процесса, по-видимому, шло уже в поздние периоды развития архантропов в результате увеличения эмоциональной и регулирующей значимости сигналов в их коллективном бытии. Это могло оказаться связанным с проанализированной нами ранее общей специфической императивностью речи. Реакция на новые, нюансированные ситуацией предречевые сигналы на выдохе способна обеспечить регулирование внутригрупповых конфликтов, естественно сопровождающих жизнь группы из-за различия пищевых, сексуальных, возрастных интересов, и различия в физических и технических, связанных с опытом, способностях. Реакция на эти же эмоционально нюансированные сигналы могла помочь и успешному решению внешних приспособительных задач, возникающих на охоте, при переноске груза, строительстве или изготовлении орудий.

Но для того, чтобы эта нюансировка могла иметь хоть какую-то определённую значимость, которая могла бы влиять на решение приспособительных задач, необходима интериоризация этого значимого компонента в центральной нервной системе. Мы по многим причинам не можем высказать что-то определённое о работе центральной нервной системы неандертальцев из-за отсутствия в наличии особей интересующего нас вида, из-за невозможности восстановить по эндокранам точно структуру их мозга, а также из-за нашего на самом деле непонимания, как это всё работает[4]. Но мы можем продвинуться другим путём. Мы можем попробовать понять, как изобретались и использовались те или иные феномены культуры этого периода, и какую роль в этом играла речь, какое место в деятельности она занимала. А уже, исходя из этого, какими приблизительно свойствами и функциями эта речь могла обладать.

Наш анализ наследия архантропов показал, что новые сигналы на выдохе, сопровождавшие коллективную деятельность, будучи интериоризированными в новых образованиях мозга совместно с ситуативными формирующимися связями, служили понятийными точками отсчёта при осмыслении ситуации и решении приспособительных задач[5]. Сами по себе такие сигналы без сопровождающих связей с двигательной и перцептивной информацией, могут усваиваться только в самом раннем детстве, в период овладения особенностями сигнальной активности. Да и тогда их освоение, скорее всего, сопровождается подкреплением гомеостатического характера, без чего необходимость овладения этим специфическим видом деятельности становится проблематичной. В той же мере это утверждение может относиться к овладению любым условно-рефлекторным сигналом, к которым относиться значительная часть сигналов млекопитающих. К появлению и развитию речи необходимо поощрять, что обычно и выполняет окружение ребёнка и поддерживает использование речи в коллективных действиях разного характера.

При знакомстве с тем, как традиционно объясняют природу речи, отталкиваясь в первую очередь от представлений о значимости речи и её отдельных компонентов, часто эти объяснения выглядят так, будто эта значимость внесена в речь сверхъестественными силами, или выросла каким-то непонятным образом в самом материале речи. Но любой сигнал, а речь в этом отношении исключением не является, должен быть как-то материально[6] организован. Речь с точки зрения извлечения, как и любой, активно направляемый сигнал, в первую очередь является действием мышечного характера. Если иметь в виду природу человеческой речи, то это и мышечное управление выдохом, и координация с выдохом работы гортани и голосовых связок, а также остальных кинем, средств, участвующих в фонетизации речи, к которым относятся управляемый размер полости рта, а также положение губ и языка.

И распознавание речи, в отличие от остальных сигналов требует не только восприятие особенностей сигнального шума и связи услышанного с врождёнными механизмами распознавания или с приобретённым опытом связи этого сигнала с возможной реакцией внешней широко понимаемой среды. Хотя и эта задача не проста. Речь, кроме всего прочего, что делают унаследованные от предшествующего состояния механизмы физиологического обеспечения психики, обрабатывается и вновь приобретёнными механизмами, адресуясь к новым отделам мозга, где и происходит её дополнительная обработка в отношении определённых мышечных действий. Эти действия, как показывают эксперименты, часто воспроизводятся нами явно или неявно при восприятии сложных речевых пассажей даже при чтении, например, при восприятии поэзии или иностранной речи. И один из важнейших моментов освоения нового языка – это освоение артикуляции речи в этом языке, без чего невозможно сколько-нибудь полноценное распознавание иностранной речи. Артикуляция – это навык, которым необходимо овладеть в раннем детском возрасте, а для иностранного языка – это предмет наших неустанных усилий.

В раннем детстве освоение навыков произнесения идёт в окружении среды говорящих людей параллельно с освоением остальных двигательных навыков. Когда сигнал хоть как-то распознаётся индивидом, соотносимые с ним предшествующие, последующие или сопровождающие его рецепция и собственные действия подкрепляются также гомеостатическим собственным состоянием. Так речевой сигнал, а для ребёнка человека это вначале краткий целостный воспринимаемый им сигнал-текст, приобретает первоначальную значимость для индивида, на которую потом, в случае если мы имеем дело с развитой речью, наслаивается опыт использования речи в различных ситуациях.

Речь сама по себе не имеет априорной значимости. Значение речи и её компонентов являются результатом использования её в определённом коллективном взаимодействии. А возможность комплексного использования памяти для моделирования решения задач без непосредственных действий, что ограниченно могут делать и животные, связана с неосознанным сохранением в памяти связей речевых сигналов с остальным опытом, в котором они были приобретены и использованы. Трудность освоения иностранного языка в серьёзном возрасте во многом связана с тем, что обучаемый пытается перенести в новый для него язык привычный опыт в сходных по значению словах. Словарь и грамматический комментарий, конечно, оказывают значительную помощь, но в первую очередь необходимо понять, что вкладывают в те или иные выражения сами носители языка со специфическим приобретённым с детства приспособительным опытом.

Именно с обеспечением артикуляции речи и опирающегося на артикуляцию её распознавания, и с координацией этих компонентов с остальными механизмами ориентации, по-видимому, и связаны те изменения в коре головного мозга, которые мы обнаруживаем, как его постепенную эволюцию. У архантропов эти начальные изменения обеспечивают, по-видимому, только подачу гортанного выкрика и фиксацию связанного с ним, скоординированного с ним опыта участия в коллективном действии. Хотя и для выполнения этого и связанного с этим выполнения новых внешних функций, мозг архантропов заметно разрастается. Но появление более развитой, хоть и не вполне полноценной, артикуляции у неандертальцев, что подтверждается развитием гортани, а значит, предполагает и какое-то развитие голосовых связок, должно было иметь какое-то приспособительное значение для того, чтобы эволюционно закрепиться.

Изображений в культуре неандертальцев, называемых также палеоантропами, нет. Они появляются только с появлением человека. Поэтому ни о какой связи сигналов непосредственно с предметностью, по-видимому, говорить не приходится. Да и у человека эта связь на самом деле не такая простая проблема. Учитывая необходимость сложно-координированных действий группы при ориентации захоронений или укладывании тяжёлых плит над ними, можно предположить, что, кроме общей императивной функции, сигналы нового типа, проторечь, начинают также регулировать отдельные фазы коллективного взаимодействия. Способность к регулированию проторечью подобных действий косвенно подтверждают упоминавшиеся данные морфологии мозга. Для координации подобных коллективных действий, которые могут быть востребованы и на охоте, где их приспособительное значение очевидно вследствие большего шанса уцелеть, особенно в конфликте со сходными группами, возможно, и разрастается кора головного мозга с соответствующими её отделами в результате случайных генетических приобретений, закреплённых отбором.

Но ещё более сильным стимулом развития сигнальной активности являются, по-видимому, внутригрупповые отношения в быту, проявляющиеся и при коллективном взаимодействии в иных ситуациях, что и влияет затем на естественный отбор. Более того, вполне возможно, что уже с архантропов, если не с хабилисов, что сомнительней, в процесс отбора начинает вмешиваться внутригрупповая реакция на социальное поведение особей, сопровождаемая коммуникацией с соответствующим уровнем развития ранних квазиречевых форм. Это выглядит достаточно правдоподобно, если вспомнить о непосредственной приспособительной значимости ранних форм неутилитарной культовой активности. И в доречевой период можно обнаружить влияние внутригрупповых отношений на социальный отбор даже у насекомых, например у пчёл. Появление речевых феноменов усиливает и направляет эти тенденции у коллективно существующих представителей вида Homo по определённому руслу социально-речевого вмешательства.

Если под значением сигнала понимать то, что не очень определённо с апелляцией к интроспекции под этим понимают сейчас многие, так как это имеет какую-то эмпирическую подоплёку эпифеномена, но не выдерживает критики при использовании этих представлений на практике, мы можем для иллюстрации проторечь представить следующим образом. Значение сигналов проторечи, как бы они не выглядели, могло быть в чём-то схожим с тем, что мы с одной стороны предполагаем в различных нюансировках побуждения. А с другой стороны оно могло напоминать ту смутно формулируемую значимость, которую мы предполагаем у предлогов или наречий места и направления.

Вообще, если бы палеоантропы владели современной речью, что, конечно, у них не наблюдалось, то все изделия и следы их культуры могла бы изготовить группа людей, с соответствующим людям пониманием речи с очень ограниченным набором лексики. Для координации своих действий им были бы необходимы лишь слова: дай, действуй, давай, и ещё какие-нибудь указательные жесты или заменяющие их слова. Я привожу эту аналогию, чтобы можно было хоть как-то понять особенности бытия и мышления палеоантропов. Но естественно отдаю себе отчёт в том,  что подобное понимание является модернизацией их способа мышления и не может претендовать на объяснение реальных процессов, происходивших в их бытии, тем более не сводящемся к изготовлению материалов для будущих раскопок.

Но возможно не только известные нам ориентированные захоронения, но также какие-то недоступные нам или непонятые нами в том, что мы знаем, особенности неутилитарной деятельности неандертальцев поддерживают у них предполагаемую нами практику регулирующего использования сигналов проторечи. Такой практикой могли быть коллективные восхождения с предметом захоронения в горы или в тёмные глубины пещер, в том числе и по иным причинам. Такой практикой могли быть действия по нанесению гравировок высоко на стенах или на потолках пещер. Причина нанесения таких гравировок является самостоятельной проблемой, но, как и при покорении снежных склонов, палеоантропы, скорее всего, как затем, возможно, и палеолитические художники из числа людей, взбирались наверх по плечам товарищей по группе. А для достижения высокого потолка нижестоящим необходимо было ещё и крепко обняться.

Это заодно вело и к неутилитарной консолидации группы, демонстрацией возможностей её сплочённости. Предположение о постройке лесов, для достижения потолка, не выдерживает критики. Такие леса невозможно даже в разобранном состоянии пронести в труднодоступные части пещеры, а затем вынести. Проще залезть наверх по куче хвороста, но следов этого также не обнаружено. Зато до сих пор в одном из районов Испании существует ежегодное соревнование неизвестного происхождения, кто выше взгромоздит описанным образом созданную пирамиду, которую должен поверх голов стоящей наверху пары мужчин преодолеть шестилетний мальчик. И, несмотря на то, что дети иногда гибнут, матери мечтают, чтобы участником стал их ребёнок.

Создание таких акробатических пирамид требует налаженного взаимодействия с пониманием своей ответственности за свою функцию. Это уже близко к решению задачи на устойчивость самостоятельной вертикальной конструкции, с которой не в состоянии справиться приматы. Правда, пока сооружённой из собственных тел, а не из посторонних предметов. Хотя и из камней и костей палеоантропы сооружали невысокие выкладки, на которые, по-видимому, надевалась шкура зверя, в прицельном метании по которой они тренировались (1,211). Изготовление таких выкладок уже заставляет научиться располагать укладываемые предметы в относительно устойчивое положение. Впрочем, выкладывали из камней стенки, по-видимому, для защиты от ветра и архантропы (1,74). А гнёзда строят и другие животные.

Само сооружение хижины, как и гнезда гориллы, также требует укладки компонентов. Проблема у приматов с устойчивостью конструкции возникала при необходимости сделать её устойчивой для опоры самих себя. Восхождение в гору с грузом также требует от неандертальцев овладения навыками устойчивого равновесия и взаимопомощи, которые были не востребованы при жизни на равнине. По проломленным большими камнями черепам пещерных медведей можно предположить, что камни сбрасывали на жертву сверху (1,116). Поэтому умение находиться выше противника, требовало и умения карабкаться по склонам, что, возможно, также частично мотивировало коллективные тренировочные восхождения с добычей для последующего её захоронения.

 

Ещё один нюанс, который может хоть как-то пролить свет на особенности речевой и интеллектуальной деятельности неандертальцев, это особенности изготовляемых ими орудий. Функциональное разнообразие орудий и в особенности различный размер сходных по функции орудий говорит, что изготавливаться они могли по случаю, хотя типовые виды орудий не изобретались каждый раз, а для их изготовления использовался ранее в каких-то ситуациях приобретённый навык. На ранее приобретённый или перенятый навык намекают и стилистические особенности обработки орудий, которые возможно возникли при первоначальном ещё коллективно зависимом изобретении этого способа обработки, усвоены при обучении, а затем переняты во время возможных контактов или миграции членов группы.

Психофизиологическая возможность и практическая необходимость ориентировки в сложно-координированном коллективном взаимодействии с использованием большего числа сигналов, каждый из которых на самом деле многозначен, предполагает у индивида также большую свободу при выборе во внутреннем плане способа выполнения привычного необходимого действия. Сигнал в таком случае, если он не имеет прямого императивного импульса, видимо, несколько теряет свою значимость стимула к действию в данной ситуации, вынуждая индивида осмыслять особенность необходимого действия, оставляя индивиду больше возможностей для реализации необходимого в коллективной ситуации приспособительного действия с помощью имеющихся навыков. Это же возможно происходит и при изготовлении орудия. Вполне возможно, что конкретные орудия даже стандартизированных форм могли изготавливаться неандертальцами в одиночку по мере необходимости.

Но для такого процесса должна существовать относительно самостоятельная скоординированная память технологических действий по изготовлению орудия и возможность к этой памяти адресоваться без помощи участия в групповых действиях. Приходится подозревать, что именно новые, связанные с речевыми функциями отделы мозга и берут на себя такую координирующую функцию, и именно к ним адресуются механизмы ориентировки, при необходимости решить подобную задачу.

Можно также поставить вопрос о месте проговаривания, как это делают дети, да и взрослые часто тоже, при решении некоторых типов задач. Хотя скорее и действие и речевое его сопровождение – это разные стороны процесса решения задачи, а именно выполнение задачи и переспрашивание при отсутствии адресата в проблемной ситуации, хотя главный доминантный очаг возбуждения в подобных случаях, по-видимому, общий. И для подобных действий уже должно существовать систематически какое-то хотя бы латентное обучение при участии детей в действиях взрослых.

Интересно было бы взаимосвязь речи и действия хоть как-то экспериментально проверить на сходных действиях людей. Методика П. Я. Гальперина предполагает значительное участие речи и объясняющего проговаривания на начальных стадиях освоения навыков, по-видимому, для формирования доминантных очагов. Но вообще опыт обучения современным сложным двигательным навыкам предполагает, в конечном счёте, подавление речи при исполнении навыка. Возможно, что это связано с различием в особенностях дыхания при выполнении действия и при говорении. Что касается наличия специальных коллективных форм обучения, то на них намекают некоторые формы протокультовых действий, например, метание глиняных комьев в макет зверя в пещерах.

На специфику мышления неандертальцев намекают ещё две особенности культуры палеоантропов. Это предварительная подготовка камня для последующего откалывания от него пластин, из которых затем изготавливались орудия, и повсеместное распространение кострищ на стойбищах в период существования неандертальцев, что перешло по наследству и к людям. Уже даже самая ранняя из техник предварительной обработки камня техника леваллуа, возможно возникшая уже у архантропов на более позднем этапе их развития, предполагает наличие у особи представления о цели откалывания пластины и отдельно о будущем качестве изделия. Можно, конечно, просто бросить камень на камень, а затем выбрать подходящий отщеп, и из него сделать скребок или проколку. Можно, конечно, пойти другим путём и отбить от камня пластину не вполне удачной формы, затем попробовать отбить ещё одну и так пока не удастся подобрать, что нужно. Но тогда уж проще просто расколоть камень предыдущим способом.

Но можно попробовать отколоть пластинку, заранее обтесав камень, создав более удобную ударную площадку. Тогда пластинки получатся аккуратней. И так далее. Для такого изобретения нужно уже, чтобы замысел вида орудия был основательно закреплён в памяти на уровне автоматизированных навыков, а обивка камня могла быть относительно независимой от коллективных процессов. Тоже можно сказать и о более прогрессивной технике дисковидных нуклеусов. Если процесс подготовки нуклеуса сам становится свободным, независимым от коллективного действа процессом, то это уже дело случая, который может быть спровоцирован и коллективными действиями, сначала постучать по нему с разных сторон. А затем по каким-то причинам ударить по нему посильнее и увидеть знакомый по предыдущему опыту результат. В любом случае, даже техника леваллуа предполагает относительно развитую подкреплённую речевыми сигналами память, из-за чего археологи при невозможности определить период существования культуры, к которой принадлежат находки, склонны относить их к периоду существования палеоантропов.

Добывание огня также связано с определённым развитием интеллекта и практики. Заметить, что при многократных ударах или трении, например, при изготовлении острия пики, предметы нагреваются, могли в принципе архантропы. Но не придали этому какого-либо значения. Значительный нагрев возникает при появившейся у палеоантропов, хотя и не очень распространённой шлифовке. Для открытия добывания огня необходимо поначалу огромное личное упорство, возможно подкрепляемое участием других членов коллектива в каком-нибудь неутилитарном действе, и случайное возгорание оказавшихся в процессе предметов. Дальнейшее, это уже дело нехитрое, воспроизвести успешный результат. В ограниченном виде это могут и животные. Но чтобы в мышлении особи случайно соединились ещё до изобретения способа добывания огня повышенная температура трущихся предметов и неясный возможный результат, по-видимому, необходимо чтобы само нагревание оказалось в сфере культовых интересов общности, осмыслялось этой общностью и подкреплялось стимулированием с её стороны.

 

У неандертальцев можно предположить ещё одно связанное с формированием речи явление. Это появление немотивированного страха, характерного для детского возраста людей примерно лет с трёх, когда начинает формироваться более полноценная, чем первые произносимые слова и словосочетания речь. Такой страх не характерен для животных. Его появление, по-видимому, связано именно со сформировавшимися навыками речи в ситуации неопределённости при отсутствии привычного коллектива людей. Этот страх обычно возникает в ситуации одиночества и плохого освещения.

В более старшем возрасте этот страх даже подкрепляется в коллективах сверстников различными страшными историями, которые поддерживают коллективную сплочённость в группе для преодоления того, что сами спровоцировали. Вполне возможно, что это является рудиментом ещё более древних коллективных внешне бесполезных действий, ведущих свою родословную из исследуемого нами периода. Таких действий, как преодоление горных склонов и проникновение глубоко в пещеры. То, что мы знаем об этих действиях, показывает, что они несводимы к исследовательскому интересу, который, конечно, мог присутствовать тоже. И если проникновение в пещеры иногда, как мы знаем, сопровождалось тренингом боевых навыков, то захоронения голов животных вообще какого-либо практического смысла не имеет. Это даже не захоронение тела своего близкого.

Поэтому нам придётся сделать ещё одно достаточно серьёзное и небесспорное, как показывает практика современной философской полемики, предположение. Для того чтобы понять многие феномены, как древней культуры, так и современной практики поведения людей, мы вынуждены предположить кроме небесспорных потребностей психологического механизма ориентирования и связанных с ним вспомогательных средств обеспечения ориентации также и самостоятельные специфические потребности механизмов обеспечения того, что мы понимаем как сознание.

На самом деле наличие потребностей самих психологических механизмов у специалистов давно не вызывает сомнений. Сомнения существуют у тех, кто исповедует необходимость наглядной предметной демонстрации обсуждаемых феноменов. Но таковыми являются многие известные свидетельства. К ним относится, например, и ориентационное поведение животных в новом месте, и игровые тренировочные действия детёнышей в отношении выработки силы, ловкости или выяснения взаимоотношений в группе. Потребность самой психики выявляется и при недостатке внешней информации в ситуации изоляции каких-либо органов чувств. Психотерапевты предлагают увеличение тактильных контактов для обратившихся к ним при определённом типе психологических проблем, опираясь именно на эти представления.

Вообще-то психологические механизмы ориентации появились и развивались под воздействием биологической необходимости решать приспособительные задачи. Самостоятельные потребности психологических механизмов являются следствием их самостоятельной относительно независимой работы в ситуациях, когда удовлетворение основных биологических потребностей осуществлено, а также в результате возбуждения их деятельности стимулами, не имеющими непосредственной биологической значимости, исходящими, как от внешней среды, так и от самого организма.

Такая специфическая работа ориентирующего механизма возможна в ситуациях отсутствия стимулов непосредственной биологической значимости, с появлением которых он принимается за свою основную работу. Но эта эпифеноменальная деятельность на самом деле производит приспособительный эффект, так как позволяет особи накапливать таким способом дополнительный приспособительный опыт и навыки, не обеспечиваемые врождёнными механизмами реализации приспособительных действий, что и обеспечило выживание биологических видов, казалось бы, отвлекающихся от решения главных приспособительных задач. Хотя чрезмерное увлечение удовлетворением этой потребности на пользу не идёт тоже, как минимум, отвлекая от необходимости контролировать среду обитания.

В целом ситуацию, в которой возникает внутренняя потребность самих механизмов ориентации и появляется возможность эту потребность без риска для своей жизни удовлетворить, можно назвать досугом. Именно в подобной ситуации, когда насущные проблемы не отвлекают механизмы ориентации на себя, по-видимому, проявляются и специфические проблемы связанных с речью механизмов психики. Так как эти механизмы во внешнем плане в первую очередь связаны с коммуникацией, то самопроизвольный тренинг речи в ситуации коллективного существования будет приводить к провоцированию процесса коммуникации, который не будет иметь непосредственного приспособительного значения. Именно эти механизмы самопроизвольного говорения, по-видимому, и приводят к появлению того, что мы назвали предритуалом-последействием, который мы предположили у архантропов как составную заключительную часть их охотничьих действий, и к дальнейшему развитию предритуальной активности.

 

Но так как наиболее важные отдельные моменты приспособительных действий и сопровождающего их восприятия связаны с ранней речевой памятью даже у архантропов, то это, по-видимому, и позволяет выделять эти феномены или их воспринимаемые признаки во внешней среде, акцентируя на них внимание. Это позволяет в процессе усиленных возможностей наблюдения и его осмысления совершить известные нам приспособительные открытия. Например, из того, что нам известно, обратить внимание на специфический цвет окислов железа, убедиться в их несъедобности, но принести их на стойбище и показать их другим членам группы. Выкрасить затем ими объеденные кости, спровоцировать этим реакцию окружающих и придти от этого в соответствующее развитию интеллекта архантропов состояние. Хотя возможны и иные причины этого действия, включая игры детей.

В подобном случае особо выделяемые воспринимаемые объекты и их столь же особо воспринимаемые признаки, из-за их отношения к связанной с речевыми сигналами памяти, приобретают некоторую пусть и не непосредственно дискурсивную значимость в связи с отношением их к дискурсивному фактору, которым является особенным образом интериоризируемый сигнал. К таким особо выделенным объектам и признакам у архантропов относится сам зверь, предмет их охоты, их основная пища и основная опасность для их существования, с трупом, частями и останками которого можно просто эмоционально взаимодействовать. Также, если судить по тому, что мы знаем, такую же почти дискурсивную значимость приобретает красный цвет связанной с этими же действиями крови. В отличие от приспособительных навыков и непосредственной демонстрации практических приспособительных наглядных данных, то, что представляют собой выставленные на всеобщее обозрение половина туши слона и окрашенные в цвет крови предметы, это всё же действия скорее эмоциональной, ритуальной направленности.

Наличие интериоризированного сигнала, который связан у особи в памяти с приобретённым опытом, даёт такой особи определённые дополнительные возможности и в отношении наблюдения и формирования новых навыков, включая приспособительные открытия. Уже у архантропа появляется возможность заметить в тех областях деятельности, которые оказываются связанными с предречевой памятью, и преимущества предполагаемой нами у них одновременной атаки, и преимущества длинного колющего оружия, и большее удобство полностью обитого каменного орудия. А также и преимущество подпорки под кровлю или галечного настила на полу. А в тех навыках, которые связаны с действиями, управляемыми сигналами, появляется возможность уловить и усовершенствовать удобство и эффективность тех или иных мышечных действий, таких как упор или удар копьём, или преимущество согласованного перемещения тяжести и других. Как справедливо отмечает П. И. Борисковский, а справедливость этого несложно понять, задумавшись о способе действия этих орудий, копательная палка является прототипом рычага, а ашельское рубило и даже чоппер хабилисов являются прототипом клина (1,221). Вопрос только в способе осмысления, как их использовать. Многое может подсказать и случай. Необходимо только заметить.

У неандертальцев, судя по анатомическим данным, улучшаются, как мы уже отмечали, возможности артикуляции и координации пространственных действий, что, скорее всего, имело и какие-то взаимосвязи. Трудно сказать, когда возникает возможность у особи самостоятельно изготовить не просто необходимое орудие, что умели делать и хабилисы, как умеют в случае необходимости найти или смастерить что-то обезьяны, например, наломать и заранее ободрать кору с веток, а воспроизвести самостоятельно коллективно отработанный стандарт. Возможно, что закругление пятки рубила для удобства, является самостоятельной инициативой создателя такого орудия, перенятой затем другими мастерами. В таком случае к моменту появления этого новшества необходимо предположить соответствующую свободу мышления изготовителя.

Собственно проблемы две. Это с одной стороны возможность самостоятельных прибавлений к коллективному стандарту внешнего вида орудия, что зависит от степени зависимости изготовителя от автоматизированных навыков создания орудия. Умеем ли мы только стучать камнем по камню или мы ещё способны смотреть, куда кроме камня и пальцев и зачем надо бить. Такая возможность появляется, когда работа молотком автоматизирована, так как выполняется привычно осмысленно и часто, а не от случая к случаю и не загружает наши механизмы ориентации полностью. То есть появляется возможность закрепить сформированный навык в двигательной памяти настолько, что можно в этот момент контролировать ещё что-нибудь. Такую возможность, по-видимому, постепенно получают по мере развития необходимых отделов коры уже архантропы. Но в ещё большей степени это позволяет выполнять уровень развития палеоантропов. Хотя остаются вопросы, каким образом новая система приспособления врастает в предшествующие видовые механизмы приспособления, частично перехватывая с использованием коллективной взаимопомощи способность решения приспособительных задач.

С другой стороны это проблема как относительно независимо от коллектива воспроизвести необходимое, но стандартизованное орудие. На такую возможность намекают разностилевые орудия, обнаруживаемые на одной стоянке. Мы, правда, не знаем, каким образом они оказались вместе. Наличие стандартизованного орудия, если это не результат безусловно-рефлекторного навыка, сформировавшегося в результате естественного отбора, предполагает передачу навыка в процессе обучения. Но вот когда навык сформирован, это может привести к самостоятельному без поддержки коллектива изготовлению подобного орудия. Возможно, хотя и небесспорно, что уже на поздних стадиях развития архантропов такая способность у них появляется. И не только разнобой стилей, но и разнообразие типов орудий также склоняет к предположению об относительной независимости трудовых действий особей палеоантропов от действий коллектива. Палеоантропы, возможно, обивали нуклеусы, особенно поначалу, совместно на местах добычи камня, но орудия по всему делали относительно самостоятельно, что не исключает и совместного характера занятия.

Собственно и закругление противоположной стороны рубила предполагает самостоятельный по желанию характер этого нововведения. А это говорит, что и у архантропов постепенно ослабевает императивность характера эмоциональной реакции на стимул нового сигнала. Такое ослабление может быть связано с дифференциацией уже в процессе развития архантропов их сигнальной активности. Большее количество сигналов стимулирует более свободную ориентировку в поле сигнальной активности. Это мы, вследствие огромного разрыва в исследуемых находках по времени их появления видим существенное различие в культуре архантропов и неандертальцев. И это различие на самом деле есть, как и в анатомическом материале. Но процесс накопления этих различий шёл не столь большими скачками. Вполне возможно, что будь наш материал без хронологических лакун, а способность к анализу изощрённей, нам удалось бы с большей точностью определить нарастание речевых и интеллектуальных возможностей особей и коллективов этих всё же разных стадий развития антропогенеза.

В любом случае анализ культуры палеоантропов усиливает наше предположение об увеличении у них количества специфических сигналов на выдохе. Мы также можем предположить у них некоторое ослабление, но не исчезновение предполагавшейся нами императивной функции сигнальной активности и появление у системы проторечи более выраженной функции регулятора коллективного взаимодействия и сосуществования. У палеоантропов мы можем также предположить наличие новых особенностей памяти, связывающей специфические зоны обработки речевых действий с сопровождающей речь деятельностью, и к этой памяти могут у особи адресоваться механизмы психологической ориентации так же, как это происходит и при обычной работе этих механизмов. У архантропов зачатки подобной памяти способны, по-видимому, сохранять только следы коллективной поддержки действий, имеющих отношение к приспособлению. И эта коллективная поддержка продолжает сохранять своё значение и для основных моментов освоения речи, нового двигательного опыта и знаний и впоследствии даже у человека.

Те доминанты с их связями, которые сохраняются и затем могут в соотнесённой с речью памяти быть стимулированы, создают новые точки или комплексы понятийного отсчёта. Или, иными словами, понимания. То, что Кант называет регулятивными идеями, правда несколько иной природы и функций, чем это представляется Канту. Эти точки или комплексы, обеспечивающие понимание, влияют на специфически человеческие черты восприятия реальности и её действенного освоения. А также влияют на особенности поводов и характера нашего переживания, вследствие включения в процессы гомеостаза также процессов, обеспечивающих работу новых приобретений нашего механизма ориентирования, не отделённых от жизни всего организма и его проблем, в том числе и его внутриклеточной памяти. Опираясь на исследование исторического развитие этого понимания, мы, по-видимому, и можем говорить о различных ступенях развития сознания.

 

По-видимому, именно новый уровень понимания и ведёт к появлению сначала,  отличающегося от звериного, уровня развития культуры архантропов, а затем и к тем новым явлениям, которые мы можем обнаружить в культуре палеоантропов. Попробуем рассмотреть ещё некоторые особенности этой культуры и в частности феномен захоронений. В принципе и животные, это особенно заметно по поведению крупных животных, ослабевая, ищут укромное место. Существуют в некоторых местностях даже так называемые кладбища животных, куда из века в век уходят больные животные и где они умирают. Некоторые из этих мест используются и как логова при жизни. Если верить сообщению натуралистов, при наблюдении за стадом слонов им пришлось увидеть преждевременную смерть слонёнка. Стадо не уходило и паслось поблизости вместе с ушедшей впоследствии последней его матерью, охраняя тело своим присутствием пока на теле не развелись мухи. Тогда тело было завалено ветвями, по-видимому, от растаскивания хищниками, и только после этого стадо ушло дальше.

Но у палеоантропов мы имеем дело уже с полноценным в человеческом смысле захоронением. Многие авторы указывают на зарождение у них, если судить по особенностям захоронения, того, что можно назвать элементами погребального культа, как он проявляется впоследствии у людей. Но представление о погребальном культе ведёт к представлению о загробном мире, покидающей тело душе и тому подобном. Можно ли всё это предположить у неполноценно артикулирующих существ? Не продуктивнее ли окажется поискать иные причины особенностей погребальной культуры палеоантропов в особенностях их собственного бытия и мышления?

У нас, к сожалению, нет материалов связанных с этой проблемой у ранних предшественников человека, у хабилисов и архантропов. Единственно, что мы знаем, что некоторые из них попадали в пищу к своим же, но, может быть, представителям другой группы. Что происходило с ними в ситуации естественной смерти? Прятались ли они, как некоторые хищники, от своей стаи ослабевая? Или это происходило как-то иначе, если они вообще доживали до естественной смерти? Для палеоантропов, во всяком случае, как можно судить по наличию захоронений, другой представитель их группы – это уже осмысленно полноценный член именно их сообщества, их компании, с которым их связывает тесное сотрудничество в различных ситуациях.

С кем-то, возможно, отношения в группе и желают много лучшего, а с кем-то, вполне возможно, они теснее, связаны какими-то более приемлемыми в контактах особенностями поведения данной особи. Вполне более уживчивой особи и могли в столь агрессивной среде, как предшественники человека, и сделать такую привилегию в память о её приемлемом по сравнению с остальными сотоварищами поведении, предохранив её в первую очередь от самих себя и от сородичей из других групп. А также, конечно, от других хищников. Но, что действительно нужно для этого, так это соответствующая специфическая память о контактах с данной особью на фоне общих групповых взаимоотношений. Останки этих особей остались не растасканными хищниками (1,214), по-видимому, именно потому, что именно от этого их и предохраняли. И именно поэтому эти редкие захоронения, как бы нам не показалось поначалу это странным, находятся на территории стойбища, то есть под постоянным надзором.

Вообще палеоантропы достаточно заботливы к членам своей группы. Об этом говорит то, что лучшие куски добычи приносились на стойбище. В их среде обнаружены инвалиды, погибшие позже при иных обстоятельствах, как показывает анализ костных останков погибших под обвалом неандертальцев (1,164). Это даже привело к появлению не подтверждающейся эмпирическим материалом концепции об особом гуманизме предшественников человека, утерянном в связи с особенностями человеческих установок. Но отнюдь не отличающиеся гуманизмом волки также носят добычу в логово кормить потомство и иногда не съедают украденных ими детей, продолжающих в последствии жить в их стае. Кот моей знакомой таскал еду из своей миски дворовой кошке, от которой у него было потомство. В округе не было других чёрных котов, на которых можно было бы свалить заметный особый окрас котят, отсутствовавший в предыдущем потомстве этой кошки.

Необходимо отметить повышенную смертность женщин у предшественников человека, которая стала нарастать с появлением человека, включая эпоху ранней цивилизации (1,165). В то же время необходимо предположить большее время, которое женщины проводят на стойбище. Причин может быть несколько. Это и увеличение сроков вынашивания ребёнка, и увеличение срока его выкармливания, и, что отнимает наибольшее время, общее постепенное увеличение сроков его беспомощности. Но особенно продолжительная по времени третья причина, учитывая возможность ежегодной беременности, привязывают женщину всё более и более к стойбищу.

И хотя, как меня убеждали археологи, что 70% добычи за исключением особо крупной, скорее всего, как показывают этнографические исследования, доставляли на стойбище заботящиеся о потомстве женщины, существование на стойбище несколько отличается от более органичных для предшественников человека и самого человека видов деятельности. Ходьбы, преследования добычи, и более экологичных условий жизни на свежем воздухе, а не в антисанитарных условиях среди кусков неприготовленного мяса и отбросов. Несомненно, что многочисленные роды в антисанитарных условиях также здоровья не добавляли, но со второй половины 20-го века, мы знаем многочисленные случаи проживших долгую жизнь многодетных матерей. И что характерно для нашего времени – это, в отличие от демонстрирующих в этот период повышенную смертность мужчин, большее внимание занятиям подвижного характера и меньшую озабоченность проблемами семьи, с безуспешной попыткой взвалить её психологически на мужчин.

В любом случае неандертальцам было, по-видимому, кому носить еду в стойбище. Но при этом агрессивность их приуменьшать не стоит. Это, скорее всего, именно наши предшественники и появившиеся в последствии люди основательно проредили окружавшую их фауну (1,184). Пещеры, которые занимали палеоантропы, как правило, имели своих хозяев, которых необходимо было оттуда выжить, а лучше заодно и съесть. Чтобы понять причину, зачем им приходило в голову оставлять метки в виде царапин и высверленных углублений выше меток когтей живших там обитателей, это можно проиллюстрировать случаем из жизни.

Мой знакомый подобрал на улице кобеля очень маленького размера, но чрезвычайно агрессивного. Пёс, видимо, был домашним, так как понимал команды. Но в последствии, оказавшись в условиях борьбы за существование среди бродячих собак, даже потерял несколько зубов. После приобретения нового хозяина, который его кормил и заботился о нём, он не пропускал ни одного пса, чтобы не броситься на него, чем доставлял хозяину множество проблем. Его почти нельзя было спускать с поводка и при появлении другой собаки срочно брать на руки, откуда он продолжал облаивать противника. И погиб этот почти карликовый пёс, бросившись на огромную овчарку, которая его перекусила.

Но пока он был жив, у него была странная удивлявшая хозяина привычка. Когда его выводили гулять, он, обнюхав метки, оставленные другими собаками, совершал акробатический трюк. Он лез задними лапами на столб, стенку или подстриженные кусты и в таком неудобном положении старался оставить свою, известным способом совершаемую метку выше меток своих предшественников. Непонимающий в чём дело хозяин пса, обративший внимание только на ежедневное цирковое представление, поделился со мной этим, когда это в моём присутствии произошло. Зная характер пса и особенности обозначения собаками своей территории, у меня не было иных объяснений, кроме напрашивающегося объяснения. Показать, какой я большой и грозный.

Поэтому сомнительно, что акробатические трюки неандертальцев и сменивших их людей, необходимые им для того, чтобы оставить свои художества повыше, делались из любви к искусству. И транспортировка тел или частей животных высоко в горы, по-видимому, как и их последующее захоронение, требующее огромных усилий, были мотивированы в значительной степени тем же. Ты, конечно, большой, но мы с тобою посмотри, что можем сделать. И заодно сами на это посмотрим и детям покажем. Хотя эта проблема на самом деле ещё сложней, и к этому феномену придётся ещё вернуться.

И довольно быстрая смена неандертальцев человеком, независимо возможно ли было между ними скрещивание, скорее всего, была всё же результатом силового вытеснения при принципиальной съедобности их друг для друга и тем, что они, по крайней мере, как иная группа, были чужаками. Я однажды видел, как в ситуации, когда подростки криминального характера задержали подростков из цивилизованного лагеря людей в основном имевших высшее образование и не имевших склонности к выяснению отношений в рукопашном бою, как лагерь схватился за топоры и колья от палаток и пошёл отношения выяснять. К счастью число противников и явно выраженные намерения возымели действия, и дальше словесного выяснения проблемных отношений дело не дошло.

Наши предшественники из верхнего палеолита, скорее всего, вряд ли бы поступили также из-за затруднений в процессе объяснения как минимум. С миролюбивым отношением к чужакам у них тоже могли быть трудности, характерные и для многих современных малоразвитых групп, и эти трудности преодолеваются далеко не всегда. Исключить ассимиляцию нельзя, если она была возможна. Но вряд ли это было часто в связи с особенностями типичных реакций у групп, долгое время живших в изоляции и не испытывавших от этого проблем. И если люди не только уничтожили классических неандертальцев, но и использовали их в качестве пищи, то в отличие от неандертальцев приготовили бы своих противников на костре.

Шлифовка, гравировка линиями и не имеющее особого смысла высверливание кости и, возможно, и камня, если для этого не было необходимости лезть на потолок, могли иметь и природу индивидуального тренинга. Характерно, что неандертальцы не использовали в гравировке какие-либо линии, кроме прямых. Они, по-видимому, просто не умели их делать, воспроизводя в нарезках на кости свои технические умения резать и высверливать. Но они так же, как и архантропы от случая к случаю использовали крашение охрой. Отшлифованные предметы и россыпи охры, как и окрашенные предметы, а не только кости, находят иногда на стойбищах (1,210). Архантропы, конечно, потенциально могли, перепачкав в охре руки, размазать её и по телу, но правдоподобней, по всему, что мы знаем о них, именно неандертальцам следует приписать развлечения, заключающиеся в обсыпании или ином способе окрашивания себя этим красителем. На раскопках стойбищ обнаружена также чёрная минеральная краска и камни, на которых её растирали (1,210).

Это достаточно интересная деталь, показывающая не только увеличение палитры, используемой палеоантропами. Находясь у костра, они могли испачкать руки углями в чёрный цвет так же, как в красный цвет руки и не только руки окрашивались кровью убитых животных. Наличие специально принесённого красителя говорит, что для них существует отличие между реальной окраской известных в обиходе явлений и использованием цветового сигнального значения за пределами утилитарной деятельности. Удивительно, скорее, упорство, с которым это не желают отличать поклонники одного из представлений так называемого реализма в изобразительной деятельности. И если учесть ещё и наличие специфических коллективных тренингов в пещерах и всё остальное, то, можно сказать, не надо воспринимать это только как иронию, что неутилитарная деятельность палеоантропов была богаче, чем у архантропов.

 

Попробуем теперь в заключение рассмотреть те параметры бытия палеоантропов, о которых мы можем сделать лишь теоретические предположения, так как и сами феномены, которые мы попробуем рассмотреть, суть некоторые теоретические представления, используемые нами для анализа социума. В первую очередь, как представляется по степени важности, для понимания особенностей социума, состоящего из понимающих каким-то образом своё место в этом социуме индивидов, необходимо понять, как они это место видят. Социологические представления у неудовлетворительно артикулирующих существ представить трудно. Но какое-то дополнительное самоощущение в результате участия в консолидирующих неутилитарных или косвенно утилитарных действиях, вроде тренингов в пещерах или иных занятий обучающего характера, у них, скорее всего, есть. Тем более что и архантропы, видимо, уже были способны запомнить само участие в них и реагировать на сигналы нового типа за пределами ситуаций, где эти сигналы исторически возникли и непосредственно использовались в онтогенезе.

Тем, что сохраняет для палеоантропов в памяти особенное значение участия в коллективном действии, являются, как и у архантропов, интериоризируемые сигналы, способные у палеоантропов стимулировать в памяти и достаточно сложные особенности конкретных действий, сопровождавших групповое взаимодействие. А так как некоторые виды коллективного взаимодействия предполагают ответственное участие других членов группы, без которых оно вообще не может произойти, а безответственное участие может грозить травмами и даже гибелью и не в процессе охоты, то другой член своей группы становится объектом специфического доверия. Такие взаимоотношения уже необходимо специально поддерживать, что и выполняют консолидирующие протокультовые действия.

Таким образом, у палеоантропов мы видим некоторый самоподдерживающийся механизм, определяющий особенности их социума, в основе которого лежит потребность подкрепления возникшего проторечевого плана их мышления участием в разнообразных коллективных действиях, не связанных непосредственно с жизнеобеспечением, хотя и не утративших с ним полностью, как нам видится, связь. Но в этих неутилитарных действиях появляются достаточно заметные эпифеномены, которые получат дальнейшее развитие у человека. Это, во-первых, обладающая самостоятельной значимостью неутилитарная консолидация группы. Это, во-вторых, связанная с ней имеющая самостоятельное значение неутилитарная групповая дисциплина, воспитывающая некоторую внутреннюю организованность членов группы. Эта неутилитарная дисциплинированность проявляет себя в действиях, требующих не осмысляемого непосредственно порядка. Проявляется это и в технологических действиях палеоантропов, и в совершенно не имеющем какого-либо приспособительного смысла применении упорядочения в протокультовых действиях.

И, в-третьих, это ритуальное выделение, используемого в консолидирующих неутилитарных действиях пока ещё телесно представленного зверя. Я не вижу смысла подчёркивать специально связь этих регулятивов неандертальского бытия с предшествующими ему особенностями подобного бытия архантропов или ещё раз воспроизводить детали этого бытия, изложенные в предшествующем тексте. Но я вижу необходимость заранее отметить, что последующие представления ранней стадии существования человека будут отталкиваться от ассимилированных представлений своих предшественников, эволюционировать из них, что также усиливает допущение о возможной преемственности этих двух биологических видов. И, может быть, является как раз самым сильным доводом для тех, для кого гносеогенетическая преемственность обладает приоритетом.

            Те доминантные связи, которые обеспечивают у особей палеоантропов осмысление сигналов их уровня развития речи и различных ситуаций их существования, можно условно назвать проторечевыми понятиями или просто протопонятиями, раз собственно они и обеспечивают некоторый новый уровень понимания. От полноценных речевых доминант людей их отделяет скорее развитость связей, чем какое-нибудь принципиальное отличительное качество. Но это количественное отличие, возможно и структурного характера, оказалось существенным. Примерно за то же время существования или даже несколько меньшее, сначала развиваясь очень медленно, люди затем всё более и более быстрыми темпами, особенно последние несколько столетий, стали развивать и своё понимание реальности, и свою технологию, и свой социум.

Отдельные моменты социального бытия палеоантропов были нами рассмотрены содержательно, и к ним всё равно придётся возвращаться при рассмотрении начальной стадии развития людей, и, исходя из представления о возможностях людей, придётся кое-что в бытии палеоантропов домысливать. Поэтому, по-видимому, предварительное рассмотрение феномена мышления и интерпретацию культуры этих предшественников человека можно считать временно законченной. Тем более что некоторые обобщения всё равно будут вынесены в сводную таблицу важнейших параметров гносеогенеза, с которой, надеюсь, в этом варианте разъяснений будет знакомиться не так трудно, как в предыдущем издании работы.                                                              

 

 17.03.05.